Мифы и реальность

Вся культура, а значит и вся наука Европы выстроена на фундаменте образов и сюжетов мифологии: Эдип отвечает на загадку Сфинкса. (В отличие от египетского прототипа, сфинкс изображался греками в виде крылатой полуженщины-полульвицы; она терроризировала город Фивы, пока Эдип не дал правильный ответ на загадку о трех возрастах человека.) Мудрый Иосиф разгадывает смысл сна фараона о семи тучных и семи тощих коровах, спасая страну от голода и становясь «сильным в земле Египетской». Геракл очищает Авгиевы конюшни, отводя в них стремительный поток с помощью плотины.

Пенелопа, узнающая Одиссея.
Роспись рынка. Помпеи.
I век

В действительности конструкция фундамента культуры еще сложнее, так как с незапамятных времен литераторы опирались не только на тексты преданий, но и на изображения. Геракл, исторически бывший «потомком» Гильгамеша, изображался бессчетное число раз, однако в собирательной «памяти культуры» преимущественно запечатлен один образ — Геракл Фарнезе, и миф оказывается переплетен с подлинной историей.

Эта трехметровая статуя, являющаяся римской копией несохранившейся работы великого греческого скульптора Лисиппа, была открыта в термах Каракаллы в 1540 году и принадлежала патрицианскому роду Фарнезе, символом которого был избран Геркулес.

Для того чтобы возникло детальное описание щита Ахилла, занявшее целую песнь «Илиады», Гомер или кто-то из его предшественников должен был видеть подобный щит микенского царя.

Золотые кубки, найденные в Вафио близ Спарты, изготовленные критским мастером около 1600 года до и. з., почти в точности соответствуют кубку царя Нестора, подробное описание которого также содержится в «Илиаде» Гомера.

Описание гавани «счастливых феаков» в «Одиссее» — это еще и живой рассказ о портовых сооружениях минойцев, сохранявшийся в устных преданиях сотни лет – от гибели Крита до расцвета раннегреческой культуры. Затем уже это описание послужило «моделью» для архитекторов Клавдия и Траяна, создавших портовые хозяйства в Чивита-Веккья.

Прежде чем стать легендой, замысел архитектора Сострата должен был уже воплотиться в реальном сооружении маяка в Александрии, а опорой ему послужила «вавилонская башня» — ступенчатый зиккурат Этеменанки в Вавилоне

По словам великого греческого географа и историка Страбона, 150-метровая башня Фаросского маяка была украшена гордой надписью архитектора: «Сострат Книдский, сын Дексифана, богам-спасителям на благо мореплавателей». По словам римского историка II в. Лукиана, «он считался не со своим временем, а с вечностью, пока будет стоять маяк — произведение его искусства».

Гефест, украшающий шлем Ахилла
Роспись рынка. Помпеи.
I век

Миф и реальность сцеплены, переплетены в истории противоборства космоса культуры и хаоса стихий, безжалостного к индивидуальной жизни и исторической памяти человечества. Нередко в этом противоборстве человеку приходилось переживать отступление, испытывать горечь разочарований, о чем свидетельствуют строки неведомого автора египетского Нового царства, современные (XV век до н. э) гибели минойского Крита:

Одно поколенье уходит, уходит,
Другое займет его место.
А боги, бывшие в древности,
Покоятся в пирамидах.
От тех, кто строил Дома,
Не найдешь и следа
Что же случилось с ними?
Я слышал, слышал слова Имхотепа,
Чьи реченья у всех еще на устах-
Где они, где они?
Рухнули стены их,
Не найдешь и следа,
Будто и не было их.
Никто не придет Оттуда -
Поведать о жизни своей,
Поведать о нуждах своих
И тем успокоить нас
Пока не дойдем мы сами
Туда, где скрылись они.

Этого рода меланхолические комментарии создавались вновь и вновь, но сами пирамиды в вещественности своей стали нетленным мифом о знании и мощи человека. Сохраняя миф, человек добился победы над временем.

Мы знаем немало о Египте, благодаря тому что древние предания стали опорой для возрождения страны после иноземного завоевания в VII веке до н. э., когда жрецы, отреставрировав старые гробницы, о многом поведали греческим путешественникам — Солону и Геродоту.

Гегель, любивший многоярусные логические конструкции, назвал египетского Сфинкса «символом самого символизма» и был, разумеется, прав, ибо вкладывал в древний образ слои содержаний, которыми тот успел наполниться в истории культуры. Специфическая «вечность» мифа толкала астрономов Нового времени, давно уж не веривших в «музыку сфер», к тому, чтобы выискивать для поименования новооткрытых планет, их спутников, астероидов имена из неисчерпаемой «кладовой» мифологии. Напротив, редкие попытки льстецов ввести в сонм созвездий «Скипетр Людовика» или «Жезл Наполеона» с негодованием отвергались ученым сообществом как безвкусица.

Гомер. Римская копия с греческого оригинала

Поэтическая мощь мифа поддерживалась и художниками: она оживала у Никола Пуссена и вновь наполнялась страстностью в акварелях английского художника и поэта Уильяма Блейка, становилась элегичной в росписях и офортах позднего Пикассо. Почему этот мотив значим, когда мы рассуждаем о связи искусства с наукой? Потому, что пока существовала классическая гимназия, образное богатство мифологии, обретшее многообразие форм благодаря поэту и живописцу, оставалось наследной собственностью и людей науки. Это наследие донесли до середины нашего века живые носители классической культуры — Эйнштейн, Бор, Тимирязев, Вернадский, Винер и десятки других героев научного познания.

Конец классического образования более полувека назад грозит разорвать нить, связующую науку с гуманистическим фундаментом культуры, а это угрожает и всей культуре, и самой науке немалыми бедами, о чем сами ученые говорят все чаще. Если в сегодняшнем мире компьютер все же не стал новым божеством, то это происходит и потому, что поэт и художник запечатлели уже всю тщету научного самомнения — и через обширную иконографию доктора Фауста, и через крах гетевского Вагнера после его ликующей уверенности:

Свершается. И все прозрачней масса!
Я убеждаюсь, что дождался часа,
Когда природы тайную печать
Нам удалось сознательно сломать
Благодаря пытливости привычной,
И то, что жизнь творила органично,
Мы научились кристаллизовать

В.Л. Глазычев

Следующая страница: Старинные карты и картографы